Вашему вниманию представлены отрывки из книги Жана Лонге и Георгия Зильбера, в которой авторы попытались донести до читателя свой взгляд на методы борьбы с революционерами-террористами полицейских органов различных государств, и охранных отделений Российской империи — в частности. Данной работе без малого 100 лет, поэтому она интересна как свидетельство той эпохи, описанное фактически ее очевидцами.
Жан Лонге и Георгий Зильбер
С предисловием Ж. Жореса
Книгоиздательство «Прометей», Москва, 1924.
(отрывки, авторская редакция сохранена)
С. 6-8
Франция по справедливости может считаться колыбелью современной политической полиции.
В царствование Луи Филиппа полиции не приходилось выдумывать заговоры. Она насилу справлялась с настоящими, подлинными заговорами, грозившими самому существованию мещанской монархии. Барбес, Бланки, Коссидьер и др. много лет заставляли дрожат правительство. Для провокации создавалось широкое поле действий. Успешная борьба с заговорщиками почти немыслима была без проникновения в самый центр тайных организаций. Правительство поддерживало с ними постоянную связь через посредство предателей и провокаторов. Самым знаменитым из них был Делагод, участвовавший почти во всех тайных обществах той эпохи и бывший одним из деятельнейших помощников Бланки и Барбеса. В продолжение десяти лет (1838-1848) он осведомлял полицию обо всех планах и замыслах революционеров, предавал полиции своих товарищей и расстраивал решительно все их предприятия.
Золотым веком провокации был бесспорно период царствования Наполеона III. «Полиция Второй Империи», пишет один из историков французского сыска, «была специально приспособлена к шпионству и провокации».
Тайный агент, доносчик, предатель везде сущие и невидимые, стали оккультной силой, внушающий непреодолимый страх и отвращение всему населению. В глазах общества конспирация и провокация превратились чуть ли не в тождественные понятия, до того многочисленны и обычны стали подстраиваемые полицией заговоры. И в этом отношении совершенно прав развязный бытоописатель полицейских нравов, когда характеризует эту эпоху следующими насмешливыми словами: «Тинтимарр советовал строить пушку по следующему способу: возьмите дыру и окружите ее затем бронзой. Составить заговор еще легче: возьмите шпиона, окружите его десятком-другим дураков, прибавьте к ним парочку болтунов, привлеките несколько недовольных, одержанных честолюбием и враждою к правительству, каково бы оно ни было, — и у вас будет ключ ко всем заговорам».
С. 9-12
Главным провокационных дел мастером при Наполеоне III был Легранж, бывший рабочий, разоблаченный как предатель после 1848 г. Легранж имел в своём распоряжении около 40.000 списков с именами, биографиями, характеристиками и всякого рода «нужными» сведениями наиболее неблагонадежных лиц в империи. Приемы сыска и провокационные трюки доведены им до крайнего совершенства, до утонченнейшего искусства.
Легранж располагал значительными денежными средствами и большим штатом агентов и провокаторов. У него были свои люди в главнейших городах Европы: Лондоне, Берлине, Турине и др.
Из многочисленных дел Легранжа, наиболее известны «заговор 14 –ти», в котором принимали участие Мио и Вассал, и так называемый «заговор 25.000 адресов», (участниками его предполагалось разослать 25.000 прокламаций по адресам, взятым из «Весь Париж»), в который провокаторам удалось втянуть Бланки, приговоренного за участие к четырем годам тюрьмы.
Но самым интересным эпизодом из провокационной деятельности Легранжа является без сомнения «история с биноклем». Эта хитроумная и запутанная интрига, которую мы излагаем по рассказу префекта полиции Андрие, представляет наиболее типичный продукт полицейского творчества.
В Париж приехала известная авантюристка Флориани, прославившаяся свои шумным успехом в Петрограде, откуда она была выслана за слишком громкую связь со слишком важной персоной, супруга которого не на шутку переполошилась и приняла серьезные меры к удалению опасной соперницы. Флориани, по дороге, познакомилась в Лондоне с французскими эмигрантами и сошлась с небезызвестным революционером Симоном Бернаром.
Об этом узнал Легранж. Он «случайно» познакомился в театре с интересующей его авантюристкой, которая сразу сдалась на его ухаживания, но за любовными объяснениями Легранж не забыл, конечно, своих политических целей. Он, между прочим, сообщил своей новой знакомой, что он богатый провинциальный коммерсант, что он всеми силами своей души ненавидит Бонапарта и готов был бы пожертвовать половиной своего состояния, чтобы избавить родину от тирана. Ничего не подозревая, Флориани обрадовалась тому, что случай, или провидение столкнуло ее с человеком, который сможет оказаться полезным ее лондонским друзьям. Она сейчас же написала С. Бернару, что нашла в Париже богатого сочувствующего; Бернар ответил благодарно-радостным письмом, в котором сообщил, что среди эмигрантов в последнее время поднимался вопрос о цареубийстве, но что главным препятствием тормозившем дело было отсутствие денег. Содержание переписки не было, конечно, скрыто от Легранжа, который немедленно вручил Флориани крупную сумму денег и отправил е в Лондон с тем, чтобы там приступили к осуществлению проекта. Флориани обязалась подробнейшим образом осведомлять «покровителя» о ходе дела.
В Лондоне Флориани была встречена с большой радостью единомышленниками Симона Бернара. Питавшие к ней полное доверие конспираторы посвятили ее во все тайны своего заговора. Она узнала, что ими изготовляется своеобразная смертоносная машина, имеющая вид бинокля. Заговорщик, проникший в театр должен был направить этот бинокль на особу императора и при помощи особого механизма метнуть в него скрытый в одной из трубок разрывной снаряд. Но изготовление бинокля-бомбомета продвигалось очень медленно вперед; после каждого опыта требовалось что-нибудь изменить или усовершенствовать. Все это время революционеры широко пользовались помощью мнимого коммерсанта. Наконец бинокль был готов и Флориани отправилась в Париж.
Но тут вмешался неожиданный случай и перепутал все карты. По приезде в Париж Флориани познакомилась с Саблонье, рабочим, игравшим раньше видную роль в революционных клубах, о чем никто тогда не подозревал, состоявшим тайно на службе у Легранжа. В дружеской беседе Флориани все выболтала. Саблонье сразу догадался – по описанию Флориани – кто такой был ее таинственный провинциальный покровитель. Саблонье раскрыл Флориани его личность и должность, однако предложил: «Не следует прекращать данного дела. Нужно использовать этого мерзавца до конца. Обирайте его немилосердно, затягивая и откладывая покушение. А потом в последнюю минуту вы уедете из Лондона».
План Саблонье привел в восторг Флориани, в глазах подельников он неимоверно вырос, как опытный революционер, сумевший не только спасти своих товарищей, но еще извлечь для них пользу из козней врагов. Однако, Саблонье не забыл и себя: он в тот же день сообщил Легранжу, что ему удалось напасть на след крупного заговора. Это сообщение не очень обрадовало Легранжа. Ему не особенно улыбалось вмешательство в затеянную им провокационную махинацию такого ловкого пройдохи, как Саблонье. Но делать было нечего. Пришлось щедро вознаградить своего тайного агента и поощрить его к дальнейшим разведкам.
Флориани, известившая о своем приезде Легранжа, мастерски выполняла план Саблонье. Она каждый день придумывала новые препятствия, выманивая у сыщика крупные суммы денег. Наконец, Легранж потерял терпение и потребовал немедленного совершения покушения. Однако, в назначенный день представление в театре, на котором присутствовал император со своей семьей, прошло спокойно и заговорщика с биноклем в зале не оказалось.
Легранж бросился в гостиницу, в которой остановилась Флориани. Но, ему там заявили, что эта особо накануне вышла из своей комнаты с маленьким чемоданчиком и больше не возвращалась. Несчастному сыщику пришлось еще в довершение всех бед заплатить в гостинице по счету своей … возлюбленной.
С. 13-14
На всем протяжении XIX столетия, вплоть до последних дней самодержавия, «Царство провокации» не прекращалось в России. Власти беспрерывно осыпали своими милостями тайных «сотрудников», являвшихся самыми надежными столпами старого строя. Средства, употреблявшиеся на их содержание и на усиление их темной деятельности во всех сферах общественной жизни, поглощали большую часть бюджета, ассигнованного на тайную полицию.
От первой до высшей ступени бюрократической лестницы можно открыть следы их подвигов. К их помощи прибегают и министры и простые начальники охранных отделений. Ими пользуются не для одних только государственных надобностей, их употребляют и для сведения личных счетов.
Роль провокатора двойная. С одной стороны, он является обыкновенным шпиком, на котором лежит обязанность присутствовать на всех собраниях революционеров, проникать на конспиративные квартиры, за всем следить, ко всему прислушиваться, обо все докладывать; он должен, вкравшись в доверие товарищей, осторожно выпытывать обо всех готовящихся предприятиях и, затем, давать своим начальникам подробные отчеты о собранных им сведениях. Но это только часть и, если можно выразиться, наиболее почетная часть его темной работы. Власти требуют от него не только всестороннего внешнего осведомления о деятельности революционеров. Они советуют ему вступать в партийные организации, где он, для того, чтобы зарекомендовать себя, всегда является сторонником самых крайних мнений, самых опасных планов, самых рискованных действий. Он не ограничивается одним «освещением». Он искусно добивается преждевременной развязки (провокации) событий, в условиях благоприятных или предусмотренных правительством, которому эти внезапные выступления, или покушения нужны для того, чтобы навести ужас на население и тем оправдать худшие репрессивные меры торжествующей реакции.
С. 14-17
Дегаев и Судейкин
Сергей Дегаев принимал близкое участие в деятельности «Народной Воли» почти с самого начла ее возникновения. Оказанные им партии крупные услуги быстро выдвинули молодого революционера, и его имя стало известно даже исполнительному комитету. Его ценили, ему верили и нередко ему давали довольно важные поручения. Но Дегаева его положение в партии не удовлетворяло. Обладая от природы безмерным честолюбием, он стал мечтать о высшей руководящей роли и все свои усилия направлял на то, чтобы проникнуть в таинственный исполнительный комитет, слава о котором гремела на всю Европу, и точный состав которого не был известен даже самым выдающимся и испытанным деятелям. Это было нелегко. И Дегаеву пришлось дать много доказательств своей преданности, прежде чем он заслужил доверие главных вождей «Народной Воли».
Особое рвение в борьбе с террористами в это время проявлял жандармский подполковник Судейкин, скоро ставший чрезвычайно опасным для уцелевших частей «Народной Воли». Судейкин был не только предприимчивым, ловким и изобретательным сыщиком. Он сумел возвести провокацию в целую самодовлеющую полицейскую систему. Он обладал неподражаемым искусством завязывать сношения с революционерами, перед которыми выдавал себя за либерала или даже за радикала и которых, от уступки к уступке, завлекал все дальше и дальше и доводил наконец до безвыходного положения. Обыкновенная его тактика заключалась в следующем: он добивался от политических заключенных согласия принять без всяких условий деньги или предоставлял некоторым свободу, ничего не требуя взамен, создавая таким образом специфическую атмосферу недоверия, подозрительно и интриги вокруг своих жертв, чем вносил глубокую деморализацию в революционные ряды.
Дегаев предложил партии казнит Судейкина.
Покушение не удалось. Когда позже, сам Дегаев попал в Одесскую тюрьму, после ареста нелегальной типографии, где он был взят, Судейкин нарочно приехал из Петрограда, чтоб лично допросить его. При первом же разговоре он предложил Дегаеву поступить к нему на службу. Обстоятельства, побудившие Дегаева согласиться на гнусное предложение жандарма и изменить партии, остались до сих пор плохо выясненными. …
Как бы то ни было, но с того дня Дегаев становиться послушным орудием в руках Судейкина. Через некоторое время ему подготовляют мнимый побег. Очутившись на свободе, он сразу принимается за новую работу и организует с помощью своего «учителя» многочисленные западни, в которые должны попасться его товарищи.
В Харькове революционеры, предупрежденные о приезде Дегаева, устраивают ему торжественную встречу, объясняя побег его необычайной смелостью и находчивостью. Ему поручают наиболее ответственные посты в партии и на него начинают смотреть, как на вождя.
От великих борцов «Народной Воли» остались на свободе немногие, чуть ли не одна Вера Фигнер; но и она вскоре попала в руки врагов, благодаря предательству Дегаева. Молодая женщина имела неосторожность сообщить негодяю одно чрезвычайно важное сведение: единственный человек, который мог ее узнать и выдать, был предатель Меркулов. Дегаев решил немедленно воспользоваться этим сведением, которое давало ему такую легкую возможность устроить провал В. Фигнер, не навлекая при этом на себя ни каких подозрений. Он точно разузнал в какие часы выходит и возвращается она к себе и все это передал Судейкину.
Спустя несколько дней после этого, а именно 10 февраля 1883 года, в 8 часов утра, Вера Фигнер лицом к лицу столкнулась с Меркуловым и тотчас была арестована. Дело было сделано «чисто». Ни Фигнер, ни ее друзья не сомневались, что арест был следствием несчастного случая …
В дальнейшем, Дегаев под влиянием угрызений совести, а может из страха перед местью террористов, напавших на след его предательства, которое могло раскрыться с минуты на минуту, решил повиниться перед старыми революционерами. Руководство партии сохранило ему жизнь, но при одном условии: он должен вернуться в Россию и лично организовать покушение на своего сообщника и покровителя Судейкина. Дегаев согласился.
16 декабря 1883 года, между 4 и 5 часами вечера на квартире Дегаева, в самом центре города, на Невском проспекте, Судейкин был казнен. Жандарм явился туда для конспиративной встречи и был жестоко убит предавшим его агентом Дегаевым и двумя его сообщниками-однопартийцами.
С. 39
Одним из излюбленных средств русских властей, при старом режиме искавших себе сотрудников среди революционеров, состояло в том, что незадолго до казни им предлагали просить царского помилования. Партией это считалось настоящей изменой. Понятно, что от человека, который так уронил себя в глазах своих товарищей, можно было ждать и других уступок, других сделок с совестью, вплоть до «государственных услуг», т.е. услуг полиции.
С. 91
Азеф
Левая группа партии социалистов-революционеров (эсеров) отличалась своими децентралистическими и федералистическими тенденциями. Она энергично защищала эту мысль, что децентралистическая форма организации не позволила бы провокаторам играть такую страшную роль, какую играл Азеф, само существование которого было возможно «только потому, что террор был централизован». Азеф, войдя в центр или вернее, создав его, стал неограниченным господином всех его проявлений.
С. 103
Работа Азефа в охране отличалась такой тщательностью, тонкостью, продуманностью, что не только не могла подорвать его престижа среди революционеров, но даже вызвать малейшую тень подозрения. Полиция никогда не производила обысков и арестов прямо по его данным, что могло бы внушить мысль о предательстве. Все делалось так, чтобы рука провокатора не была видна. Провалы литературных транспортов, аресты революционеров, приписывались партией – благодаря искусной инсценировке – ловкости и организованности охраны, а не внутренней измене. Пока Азеф лично руководил каким-нибудь делом, полиция тщательно избегала вмешиваться в него, и только тогда, когда дело переходило в другие руки, и Азеф совершенно отделялся от него и «по существу даже географически», она приступала к его ликвидации, выбрав для этого какой-нибудь удачный внешний повод, который в глазах революционеров легко объяснил бы их неудачу.
С. 114-115
Азеф ввел террор в более высокий фазис своего развития. Он разрешил вопрос о новой динамитной основе террора. Это считалось одной из крупнейших его услуг. Он лично занялся тщательным изучением взрывчатых веществ и руководил оборудованием лабораторий. Азеф выработал целую систему чрезвычайно важных приемов, обеспечивавших в последствии, по мнению боевиков, успех предприятий. Эти приемы были беспрекословно приняты партией и Азеф следил за строгим и систематическим проведением их в жизнь. Они сводились к следующим основным принципам. Боевое дело должно было быть абсолютно отделено от общепартийной среды. Отделение это заходило так далеко, что боевики не имели права пользоваться никакими явками и квартирами, полученными через общую организацию, прерывали все связи с лицами, принадлежавшими к этой организации и не должны были даже пользоваться ее паспортами, которые изготовляли и добывались самостоятельно «боевой организацией».
Азеф организовал целую систему внешнего наблюдения за высокопоставленными лицами – предполагаемыми объектами нападения. Переодетые разносчиками, газетчиками, посыльными, извозчиками, простыми фланерами, нанимателями квартир в «стратегических пунктах» и т.п. революционеры деятельно собирали необходимые сведения. Дифференциация и обособленность шли еще дальше. Слежка, техника и выполнители были строго отделены друг от друга и связь между ними поддерживалась специальными лицами, на которых возлагались обязанности посредничества и руководства.
До тех пор пока покушение не было окончательно подготовлено, будущие исполнители жили мирной «почеркнуто-обывательской жизнью вдали», но зато когда наступал их час, со сцены сходили, по общему правилу, все те, чья помощь не нужна была, одним словом все лишние люди. Оставались лишь революционеры, которые должны были по плану идти с бомбами, затем техник, изготовляющий бомбы и, в случае неудачи, снова принимающий и разряжающий их, да наконец, «старший офицер», служивший посредником между ними и лично наблюдающий за выполнением плана.
С. 118
Полицейская деятельность Азефа чудовищным образом переплелась с его террористической деятельностью; обе они взаимно укрепляли и обеспечивали друг друга; в полицейском и революционном мирах устанавливалось искреннее и глубокое убеждение, что Азеф служил каждому из них правдой и верой, между тем, как он в сущности не служил ни тому, ни другому.
С. 125
Своей усиленной предательской деятельностью Азеф как будто старался сгладить или вернее уничтожить в правительственном лагере чьи-то подозрения, которые могли возникнуть после убийства Плеве. Возможно также, что он рассчитывал выдавать правительству как можно больше жертв в этот период, чтоб тем свободнее действовать впоследствии, создавая для себя и своих помощников своего рода полицейский иммунитет. Со слов Столыпина видно, что департамент полиции слепо доверявший Азефу, руководствовался во всем что касается террора показаниями Азефа. Молчание Азефа было часто равносильно гарантии безопасности …
С. 131
Система Рачковского заключалась в том, что в делах, освещаемых секретными сотрудниками, к арестам приступали только в последнюю минуту, накануне или в самый день покушения, чтобы дать участникам как можно больше бы себя скомпрометировать и позволить собрать о них как можно больше сведений. Таким образом, первоисточник этих сведений мог быть скрыт и от «сотрудника» отмеатлись возможные подозрения.
С. 135-136
Азеф занялся выработкой обширного террористического плана против петроградского охранного отделения … Боязнь разоблачения, почти неизбежного при новом режиме, заставила его решиться на смелый фантастический и кошмарно-преступный шаг. Единственное спасение представлялось ему в уничтожении всех следов и живых свидетелей его преступлений. Громадные здания, хранившие документы политического сыска, вместе с его обитателями, должны были быть разрушены, похоронив под своими развалинами личную тайну Азефа. С дьявольской изобретательностью он стал изыскивать и скоро нашел практический способ осуществления своего плана, требовавшего, правда, гибели нескольких террористов. Но чужая жизнь давно уже не имела никакой ценности в глазах Азефа, привыкшего, ради личных своих целей, с полным равнодушием посылать на виселицу даже «близких товарищей».
Специальный отряд террористов должен был в определенный час и день проникнуть в охранное отделение. На каждом из участников дела должен быть начиненный динамитом пояс. Это им давало бы большую свободу действий и отвлекало бы подозрение, которое бы непременно вызывал сверток в руках каждого из них. По условному знаку, террористы, превратившиеся в живые бомбы, должны были одновременно взорвать себя и разрушить вековой архив худших преступлений царизма. Однако, по неизвестным причинам данный план не был реализован.
С. 172-174
Записки Бакая дают богатый материал для изучения нравов русской полиции. Они переносят нас в совершенно особый мир, отличающийся своеобразнейшей психологией и этикой, и воочию показывают, что провокация является естественным плодом самого общественного бытия царской полиции. Вот один из многочисленных примеров приводимых Бакаем:
«Однажды, зайдя в кабинет Шевякова (начальник охранного отделения), я там застал Щигельского (агент-провокатор).
Последний докладывал начальнику охраны о замышлявшемся несколькими молодыми людьми изготовлении бомб к предстоящему первому мая.
— Известны ли Вам имена этих молодых людей? — спросил его Шевяков.
— Нет, — ответил агент-провокатор, — ни их имен, ни их места жительства я не знаю. Но мне известны клички некоторых из них.
— Так постарайтесь открыть, где изготовляют бомбы, чтоб их можно было захватить на месте преступления. Вы получите щедрую награду…
Щигельский обещал постараться… Через пару дней, Щигельский вновь явился к Шевякову и заявил ему, что революционеры в виду отсутствия подходящего помещения для изготовления бомб, решили отказаться от своего замысла.
Шевяков принял разочарованный вид и с неудовольствием воззрился на доносчика. Но Щигельский сразу успокоил его.
— У меня есть план, — сказал он, — Я предложу революционерам воспользоваться для своих целей находящимся в моем распоряжении сараем. Когда все будет готово, я предупрежу полицию, которая должна будет немедленно нагрянуть в указанное место. Что касается меня лично, то подозрения легко будет отвлечь от меня следующим образом: я выведу товарищей на двор, оттуда легче всего будет скрыться от полиции – остальное кого поймает, кого нет – дело самой полиции.
Этот план очень понравился Шевякову и он тут же был разработан во всех его деталях.
В условный день значительное число секретных агентов было сосредоточено по близости от сарая Щигельского. По знаку, данному Щигельским, охранники проникли во двор и арестовали всех находившихся там. В числе арестованных оказались лица, совершенно неприкосновенные к делу.
Сам Щигельский тоже был взят. Ему не удалось бежать из-за неловкости или ошибки одного из охранников. В сарае была найдена бомба и взрывчатые вещества.
По указаниям Щигельского были задержаны и подвергнуты тюремному заключению только четверо из арестованных революционеров: Калловский, Шушенэк, Зелинский и Курек. Отсальные были выпущены на свободу вместе с Щигельским. Таким образом, освобождение Щигельского не вызвало ничьего подозрения в ео предательстве.
Даже следствие, произведенное чинами охранного отделения, установило главенствующую роль Щигельского в этом деле. Арестованные рабочие хотя и добыли взрывчатые вещества, но по разным соображениям отказались в известный момент от своих намерений и собирались эти вещества уничтожить. Щигельский настаивал на необходимости действовать. Он сам участвовал в изготовлении бомбы. Когда бомба была готова, он предложил оставить ее в своем сарае. Его провокационная роль была ясна и когда следственные документы были переданы в руки прокурора, который запросил охранное отделение на каком основании оно выпустило на свободу Щигельского, который являлся главным виновником заговора.
Шевяков ответил, что в день обнаружения бомбы в сарае Щигельского и ареста находившихся там людей, были выпущены охраной множество лиц, казавшиеся неприкосновенными.
