Аркадий Францевич Кошко (1867, Минская губерния д. Брожка — 1928, Париж) — русский криминалист и сыщик. Начальник Московской сыскной полиции, позднее заведовавший всем уголовным сыском Российской империи, в эмиграции писатель-мемуарист. Генерал.
Родился в 1867 году в деревне Брожка Бобруйского уезда Минской губернии в богатой и знатной дворянской семье. Выбрав карьеру военного, заканчивает Казанское пехотное юнкерское училище и получает назначение в полк расквартированный в Симбирске. Об этих годах сам Аркадий Францевич писал, что они протекали спокойно и беззаботно, однако монотонно. Молодой офицер стал думать о другой профессии, которая больше отвечала бы складу его характера и которая, по его словам, могла бы быть полезна и в мирное время. С детства он зачитывался детективными романами и понял, что истинное его призвание — криминалистика.
В начале 1894 г. Кошко подал в отставку и в марте был принят рядовым инспектором в рижскую полицию. Но уже в 1900 г. Кошко назначается начальником рижского сыскного отделения. «В ту пору я был новичком в сыскном деле, — отмечал в своих очерках Аркадий Францевич,- а потому не без робости принял это назначение» Деятельность Кошко на этом посту была успешной, он удачно проводил самые разные дела: от поимки банды убийц и грабителей во главе с Карлом Озолиныпем до разоблачения короля карточных шулеров Ракова, фальшивого «испанского графа Рокетти де ля Рокка». Во время волнений 1905 г. Кошко уже пришлось думать о безопасности своей семьи: немало уголовников мечтали, пользуясь революционной неразберихой, поквитаться с «лелькунгс Кошкас» (главным начальником Кошко). Поэтому одно время Аркадий Францевич служил заместителем начальника полиции в Царском Селе, но вскоре был переведен в столицу, получив назначение на должность заместителя начальника санкт-петербургской сыскной полиции.
За время, проведенное в Санкт-Петербурге, Аркадий Францевич усовершенствовал свои профессиональные познания в области криминалистики, юриспруденции, приобрел известность опытного сыщика и организатора сыскного дела. Но настоящая известность, всероссийская и даже европейская, пришла к нему в московский период службы, начавшийся в 1908 году. Именно в Москве развернулся сыскной гений Кошко.
1908 год был переломным не только в карьере Аркадия Францевича, но и во всей организации уголовного розыска в Российской империи. Сыскные отделения появились уже в последние десятилетия XIX в., но действовали они лишь в обеих столицах и некоторых крупных городах. 6 июля 1908 г. был принят закон «Об организации сыскной части», гласивший: «В составе полицейских управлений Империи образовать сыскные отделения четырех разрядов для производства розыска по делам общеуголовного характера как в городах, так и в уездах». Всего было создано 89 сыскных отделений. «Инструкция чинам сыскных отделений» (принята 9 августа 1910 г.) установила, что они «имеют целью своей деятельности негласное расследование и производство дознаний в видах предупреждения, устранения, разоблачения и преследования преступных деяний общеуголовного характера». Начальник сыскного отделения подчинялся «в общем порядке службы полицмейстеру по принадлежности», а в Москве и Санкт-Петербурге — градоначальникам
Подлоги, вымогательство, получение взяток, перерасходование средств, слабый надзор за подчиненными, запущение дел — вот какой «стиль управления», получивший название «рейнботовщина» (по имени генерала А. А. Рейнбота, градоначальника Москвы с января 1906 по ноябрь 1907 г.), выработался у московской администрации. После многочисленных жалоб обывателей и нескольких «малых» ревизий, проводившихся в основном прокуратурой, в Петербурге поняли, что дела в Москве идут скверно и нужно послать туда ревизора с широкими полномочиями. По мнению сенатора Гарина, задача Рейнбота сводилась лишь к тому, чтобы «поддержать и укрепить добрые начинания своих достойных предшественников — Трепова и Власовского. Генерал Рейнбот оказался, однако, администратором иного закала, и за два года его управления Москвой преследуемая до него и частью даже вовсе изгнанная из местного полицейского обихода взятка вернулась обратно и цепкой паутиной окутала обывательскую жизнь Первопрестольной столицы». В ходе ревизии добрая половина чинов московского градоначальства (включая Рейнбота) была не только изгнана со службы, но и предана суду. Была уволена и значительная часть чинов сыскной полиции, поскольку «агенты распустились, чиновники бездельничали, и столичная шпана, учтя столь благоприятную конъюнктуру, обнаглела до крайности». Сенатор Гарин вынес суровое заключение: «Я признал необходимым возбудить предварительное следствие против московского брандмайора надворного советника Гартье по обвинению в растрате и уничтожении документов и против начальника московской сыскной полиции коллежского советника Моисеенко по обвинению в превышении власти, бездействии оной, растратах и присвоении казенных денег, взяточничестве, вымогательстве и целом ряде других преступлений». Ревизия отметила и «совершенную неспособность и нерадивость этого исключительного по лени чиновника».
Через две недели после беседы с Трусевичем Кошко вызвали в Елагин дворец к Председателю Совета Министров П. А. Столыпину. Тот предложил навести порядок в Московской сыскной полиции, реорганизовать ее и попросил поскорее выехать в Москву. Через две недели Кошко был уже там. Опубликованный в газете «Правительственный вестник» Высочайший приказ N 27 от 3 мая 1907 г. гласил: «По ведомству Министерства внутренних дел назначаются… помощник начальника санкт-петербургской сыскной полиции надворный советник Кошко — начальником московской сыскной полиции с 8-го апреля».
Приблизительно через год Кошко удалось вполне наладить дело. При каждом из московских полицейских участков состоял надзиратель сыскной полиции, имевший под своим началом трех-четырех постоянных агентов и сеть агентов- осведомителей, вербовавшихся, как правило, среди жителей данного полицейского района. Несколько надзирателей объединялись в группу во главе с чиновником особых поручений сыскной полиции. Он не только ведал участковыми надзирателями, их агентами и осведомителями. Он же еще имел свой особый штат секретных агентов и с их помощью контролировал деятельность надзирателей. Чиновники и надзиратели состояли на государственной службе, агенты и осведомители служили «по вольному найму» и вербовались из числа дворников, извозчиков, горничных, приказчиков, телефонисток, актеров, журналистов, кокоток и др. Некоторая часть агентов получала определенное жалование, но большинство вознаграждалось устройством — с помощью полиции — на какую-нибудь казенную или частную службу. Выдавались им и бесплатные железнодорожные и даже театральные билеты.
За деятельностью чиновников для особых поручений наблюдал лично Кошко, имея для контроля за ними около 20 секретных агентов. Имена и адреса этих агентов были известны только ему, с ними он встречался исключительно на конспиративных квартирах, которых у начальника угрозыска имелось три. С помощью этих тщательно подобранных секретных агентов Кошко мог наблюдать за поведением любого из своих подчиненных, не возбуждая в нем никаких подозрений. Среди секретных агентов «была и старшая барышня с телефонной станции, довольствовавшаяся театральными и железнодорожными билетами, коробками конфет и духами; был и небезызвестный исполнитель цыганских романсов, вечно вращашийся в театральном мире; было и два метрдотеля из ресторанов, наблюдавших за кутящей публикой, и агент из бюро похоронных процессий, и служащие из Казенной палаты, Главного почтамта и пр.».
Один агент проверял другого и одновременно сам подвергался тайной проверке. Но жизнь показала всю необходимость подобного метода. Зачастую поступала, например, информация о появлении очередного клуба-притона, где шулеры беспардонно обыгрывали в «железку» доверчивых посетителей. Кошко отдавал приказ надзирателю района прийти с ночным обходом в этот клуб и в случае обнаружения азартной игры закрыть его. Надзиратель делал обход, потом еще один, но запрещенной игры не оказывалось. Кошко приказывал чиновнику для особых поручений проверить действия надзирателя, и бывало, что сведения чиновника совпадали с рапортом надзирателя, между тем как жалобы на притон продолжались. Тогда Кошко привлекал своих секретных агентов, и обнаруживалась преступная корысть и надзирателя, и чиновника: «Надзиратель заблаговременно извещал хозяина притона о предстоящем обходе и, получая за это соответствующую мзду, делился с чиновником». Иногда надзиратели ленились, относились спустя рукава к порученному делу или сочиняли всякие небылицы, чтобы показать свою энергию и старание. С помощью «контроля над контролем» удалось убедить чинов сыскной полиции, что начальник ее в курсе всего происходящего, и серьезно подтянуть их.
Всегда находились люди, которых Аркадий Францевич не без юмора называл «агенты-любители». Бывало, что воры, не поделившие добычу, присылали кляузные письма, жалуясь друг на друга; скупщик краденого, снедаемый завистью к «коллеге по ремеслу», являлся в полицию и с удовольствием «сдавал» конкурента. И, конечно, честные (или почти честные) обыватели, желавшие заработать 5, 10 и даже 25 руб., приходили к Кошко и предлагали сообщить данные по очередному делу, ставшие им известными случайно (или не случайно).
Еще в первые месяцы работы в Москве элементы своей системы Кошко опробовал на железной дороге. На московском железнодорожном узле вспыхнула эпидемия краж. Крали все: от пассажирского багажа до груженых товарных вагонов. На Николаевской дороге уворовали целый паровоз, загнали его на запасной путь и разобрали по частям. Борьба с преступностью на железных дорогах была возложена на Жандармское полицейское управление железных дорог. Но московский губернатор генерал В. Ф. Джунковский обратился за помощью и к Аркадию Францевичу.
Кошко решил начать с Николаевской железной дороги, соединявшей Москву со столицей империи: «Ряд моих гласных агентов был принят на дорогу и начал подвизаться на разных мелких должностях по службам движения, пути, сборов и т. д. «. Кроме того, Кошко пристроил на службу 10 тайных агентов, о которых знал лишь он сам. Тайные агенты следили за гласными. К концу третьего месяца операции были изобличены, арестованы и преданы суду 50 человек из состава мелких служащих. Дела их объединили в один процесс — сенсационный не только для Москвы, но и части России. Прекращение железнодорожных краж сильно разгрузило сотрудников угрозыска. Ведь краденые товары обычно сбывались в Москве, и немало сил и времени уходило на их розыск.
Успешным средством борьбы с московским отребьем и заезжими «гастролерами» Кошко сделал облавы, проводившиеся по заранее продуманным планам. В те годы «окрестная шпана» стягивалась в Первопрестольную к Рождеству, Пасхе, Троице и Духову дню для совершения самых дерзких и крупных краж и иных преступлений. «Помню, что в первый год моего пребывания в Москве я на Рождестве чуть не сошел с ума от огорчения,- вспоминал Кошко. — 27 декабря было зарегистрировано до шестидесяти крупных краж с подкопами, взломами, выплавливанием несгораемых шкафов и т. п., а о мелких кражах и говорить нечего: их оказалось в этот день более тысячи. Из этих цифр явствовало, что город наводнен мазурьем и мне надлежит вымести из него этих паразитов». Частичные, мелкие облавы проблемы не решали: обычно при приближении наряда полиции преступники скрывались; если попадались лица, не имевшие права жительства в столицах, то будучи отправленными в родные места по этапу, они вскоре бежали оттуда и вновь появлялись в Москве. Кошко прибегнул к крупным облавам, проводимым три- четыре раза в год.
День и час облавы сохранялись в строжайшей тайне, и это было особенно трудно, поскольку в операции принимали участие свыше 1 тыс. чинов сыскной и наружной полиции. Дней за пять — десять до больших праздников Кошко приказывал своим надзирателям, чиновниками и агентам собраться в полиции часам к 7 вечера якобы для ознакомления с новым циркуляром или для получения общих указаний по очередному сложному делу. Собравшимся объявлялось, что сегодня ночью — облава, после чего запрещалось не только выходить из помещения, но даже разговаривать по телефону. В то же время градоначальник по просьбе Кошко отряжал 1 тыс. городовых, 50 околоточных, 20 приставов и их помощников. Глухой ночью все стягивались в один исходный пункт (часто во дворе при жандармском управлении), получали подробные инструкции, и облава начиналась.
Для большей эффективности отряды следовали шагом до определенного места, затем переходили на бег и молниеносно оцепляли намеченный район, квартал или группу домов, подлежащих осмотру. Сам Кошко выезжал на место действия на автомобиле в сопровождении трех-четырех хроникеров московских газет (редакции извещались за час до начала облавы). В ходе облавы вся «клиентура» разбивалась «на людей с неопороченными документами и на тех, у кого документы либо не в порядке, либо отсутствуют вообще». Первых оставляли в покое, вторых отправляли в полицейские участки. Подобные ситуации особенно частыми были при облавах в Кулаковских домах у Хитрова рынка — огромных каменных сараях, сдававшихся под ночлежки. Хозяевами отдельных квартирок зачастую были скупщики краденого, тайные винокуры, мошенники, а жильцами — не только «коты», шулеры и жулики, но и просто несчастные, опустившиеся люди, порой бывшие интеллигенты. Приведенных в участки поили в 6 часов утра чаем, каждому выдавался фунт хлеба и кусок сахару. Днем им выдавалось тюремное белье, обувь и одежда, и они препровождались в сыскную полицию.
Предпраздничные облавы дали свои результаты: на четвертый год пребывания Кошко в Москве на Пасху не было зарегистрировано ни одной крупной кражи!
При московской сыскной полиции функционировали специальный «стол приводов», фотографический кабинет с архивом, дактилоскопическая картотека. В «столе приводов» происходили как опознание доставленных преступников, скрывавших свои истинные и уже зарегистрированные полицией имена, так и регистрация людей, впервые попавшихся на преступлениях. Последних «тотчас же регистрировали за столом приводов и снимали с них фотографии и дактилоскопические снимки, производя вместе с тем и антропометрические измерения». Измерялись рост, объем черепа и даже след ноги. Огромный циркуль и специальная платформочка с цинковой доской, на которой виднелся черный рисунок следа, оказывали еще и психологическое воздействие на самых невежественных «мазуриков». Кошко разработал и впервые применил в Москве способ «относительно быстрого нахождения в многочисленных, прежде снятых отпечатках (пальцев. — П. Р.)снимка, тождественного с только что снятым». Этот способ вскоре перенял английский Скотленд-Ярд.
Развитие телефонной сети в Москве существенно помогало сыщикам. Необходимую оперативную информацию в прокуратуре или наружной полиции можно было теперь получать, не выходя из служебного кабинета. Правда, появились и неожиданные проблемы. Порой начальника сыскной полиции беспокоили даже ночью по нелепейшим поводам.
В те годы в московской сыскной полиции началось активное использование собак-ищеек, для чего был создан питомник. «Несколько дрессированных собак, — замечает Аркадий Францевич, — не раз были использованы моими агентами для розыска, и два-три преступления, удачно раскрытых, благодаря чутью и нюху знаменитого Трефа, создали этой собаке широкую популярность в Москве». Доберман-пинчер Треф (вожатым его был околоточный надзиратель Дмитриев) стал героем самых невероятных историй, ходивших среди москвичей. В журнале «Вестник полиции» имелась постоянная рубрика «Полицейская и сторожевая собака», регулярно появлялись там и заметки о подвигах Трефа.
При московской сыскной полиции имелся так называемый летучий отряд из 40, примерно, человек. «В него входили специалисты по разным отраслям розыска. В нем имелись лошадники, коровники, собачники и кошатники, магазинщики и театралы — названия, происходящие от сферы их деятельности». Такое подразделение признавалось необходимым, поскольку, «во-первых, кражи резко отличаются друг от друга способами их выполнения, а, во-вторых, места сбыта ворованного различны».
Революция 1917 года прервала блестящую карьеру Кошко. Он вышел в отставку и уехал с семьей в имение Подольно в Новгородской губернии в двух верстах от уездного центра Боровичи. В декабре 1917 г. в Подольно явилась комиссия из уездного центра, которая вывезла мебель. Затем имение было разорено. А.Ф. Кошко с семьей перебрался в Боровичи, а летом 1918 г. уехал в Москву «искать службы». Устроился представителем частной аптеки, но узнав о предстоящем своем аресте А.Ф. Кошко вместе с сыном под видом актера и декоратора в составе театральной труппы бежали в Киев. Позднее послал специального человека за семьей в Москву, который смог вывезти по фальшивым паспортам её в Киев. Оттуда семья Кошко переехала в Винницу, а позднее в Одессу. 7 февраля 1920 г. Красная армия вступила в город, семья Кошко бежала от неё в Севастополь. При П.Н. Врангеле А.Ф. Кошко занимал какую-то должность. П.И. Руднев без ссылки на источник информации утверждает, что он возглавил уголовный розыск. Ольга, племянница А.Ф. Кошко позднее утверждала, что её дядя устроился в «градоначальстве». После падения Перекопа А.Ф. Кошко с семьей выехали в Турцию .
Небольшие накопления, которые удалось вывезти, быстро закончились, и бывшему полицейскому пришлось тяжело — требовалось кормить семью. Вместе с начальником московской охранки А. П. Мартыновым он создал своё частное детективное бюро в Константинополе, начал с советов и рекомендаций, появились заказы. Он сам выслеживал неверных мужей и жён, находил награбленное, давал ценные советы богатым, как сберечь своё имущество от воров. Постепенно дело стало приносить доход. Однако неожиданно среди российских эмигрантов прошел слух, что Мустафа Кемаль собирается выслать всех эмигрантов из России назад к большевикам.
Кошко уехал на пароходе из Константинополя во Францию, где в 1923 году получил политическое убежище. В Париже ему долго не удавалось найти работу: в полицию не брали, на создание детективного бюро требовались деньги. С трудом удалось устроиться управляющим в магазин по торговле мехами. Он всё ещё надеялся, что строй в России изменится, ждал, что его попросят вернуться на Родину. К нему поступали предложения от англичан, которые его хорошо знали и готовы были предоставить ему ответственный пост в Скотланд-Ярде, но он отказывался принимать британское подданство, без которого работа в британской полиции была невозможна.
Скончался генерал Кошко в Париже 24 декабря 1928 года, там же и похоронен. В 2012 году в г. Бобруйске установлен памятник около Управления милиции.
